|
|
楼主 |
发表于 2011-3-9 04:15:34
|
显示全部楼层
帕斯捷尔纳克诗选
Борис Пастернак
1．ПАМЯТИ ДЕМОНА
Приходил по ночам
В синеве ледника от Тамары.
Парой крыл намечал,
Где гудеть, где кончаться кошмару.
Не рыдал, не сплетал
Оголенных, исхлестанных, в шрамах.
Уцелела плита
За оградой грузинского храма.
Как горбунья дурна,
Под решеткою тень не кривлялась.
У лампады зурна,
Чуть дыша, о княжне не справлялась.
Но сверканье рвалось
В волосах, и, как фосфор, трещали.
И не слышал колосс,
Как седеет Кавказ за печалью.
От окна на аршин,
Пробирая шерстинки бурнуса,
Клялся льдами вершин:
Спи, подруга,- лавиной вернуся.
梦靥
没有号哭，也没有包扎
他裸露而带着鞭伤的手臂。
格鲁吉亚教堂的栅栏
庇护着越界的石板。
每夜他从达玛拉家那边过来，
包裹在冰川般的幽蓝里。
他用一对翅膀标出
恶梦呜咽和结束的位置。
不管那石碑的隆顶有多讨厌，
它至少没有在栅栏的荫处翩跹起舞。
长明灯边的唢呐
对公爵之女缄口不提。
但那发丝间有闪光扑朔，
像白磷在噼叭作响。
那个庞然大物却没有听见
高加索因悲伤而白了头。
在离窗一步之遥的地方，
他掸去斗蓬上的毛发；
他指着冰峰起誓：
“睡吧亲爱的，我必如雪崩再来。”
1917年夏
2．ТОСКА
Для этой книги на эпиграф
Пустыни сипли,
Ревели львы и к зорям тигров
Тянулся Киплинг.
Зиял, иссякнув, страшный кладезь
Тоски отверстой,
Качались, ляская и гладясь
Иззябшей шерстью.
Теперь качаться продолжая
В стихах вне ранга,
Бредут в туман росой лужаек
И снятся Гангу.
Рассвет холодною ехидной
Вползает в ямы,
И в джунглях сырость панихиды
И фимиама.
眷恋
为了给这卷书一个题记，
大漠陷入喑哑。
群狮长啸，猛虎般的黎明
让吉卜林无法摆脱。
一种可怕的眷恋
像干枯而渊深的洞口显现。
而它们在摇晃颤抖，摩肩擦背，
凉晒着自己的皮毛。
现在它们沿着这些诗行摇晃，
直到跃然出格；
它们穿过林间空地钻进雾中，
做起了恒河大梦。
黎明寒冷而阴险地
钻入巢穴中，
丛林里不仅湿气弥漫，
而且薰香缭绕。
1917夏
3．Сестра моя - жизнь и сегодня в разливе
Расшиблась весенним дождем обо всех,
Но люди в брелоках высоко брюзгливы
И вежливо жалят, как змеи в овсе.
У старших на это свои есть резоны.
Бесспорно, бесспорно смешон твой резон,
Что в грозу лиловы глаза и газоны
И пахнет сырой резедой горизонт.
Что в мае, когда поездов расписанье
Камышинской веткой читаешь в купе,
Оно грандиозней святого писанья
Хотя его сызнова все перечти.
Что только закат озарит хуторянок,
Толпою теснящихся на полотне,
С матрацев глядят, не моя ли платформа,
И солнце, садясь, соболезнует мне.
И в третий плеснув, уплывает звоночек
Сплошным извиненьем: жалею, не здесь.
Под шторку несет обгорающей ночью
И рушится степь со ступенек к звезде.
Мигая, моргая, но спят где-то сладко,
И фата-морганой любимая спит
Тем часом, как сердце, плеща по площадкам,
Вагонными дверцами сыплет в степи.
生活，我的姐妹
生活，我的姐妹，今天已在汛期。
她像一场春雨与众人撞了个满怀，
而那些衣冠楚楚者不仅高雅地抱怨，
麦田里的蛇，礼貌地吐着信子。
老成的人们自有他们的道理，
而你的理由却显然非常天真：
你说雷雨中，眼睛和草坪都是紫色，
潮湿的风从天边带来木樨草的气息。
后来铃响三遍。远去的铃声
那是在五月，当你在卡梅申支线的
包厢里翻阅火车时刻表，
会觉得它比圣书还要恢宏，
尽管你从前也草草翻过。
后来黄昏中，有一群妇人
涌上了路基。一阵激动之后，
才明白那不是我到的车站，
西沉的太阳坐过来，安慰我。
是一声绵长的道歉：很遗憾，不是这一站。
夜色透过窗帘在黯黯燃烬，
而原野延伸，像通往星星的天梯横卧。
只有它还在闪烁眨眼，别的却睡得香甜，
像我亲爱的人和着轻纱入梦。
心在下车的每一个小阶上阵阵拍击，
把早已拍碎的车门撒向原野。
1917夏
4．ДЕВОЧКА
Ночевала тучка золотая
На груди утеса великана.
* См. Лермонтов.
Из сада, с качелей, с бухты-барахты
Вбегает ветка в трюмо!
Огромная, близкая, с каплей смарагда
На кончике кисти прямой.
Сад застлан, пропал за ее беспорядком,
За бьющей в лицо кутерьмой.
Родная, громадная, с сад, а характером
Сестра! Второе трюмо!
Но вот эту ветку вносят в рюмке
И ставят к раме трюмо.
Кто это,- гадает,- глаза мне рюмит
Тюремной людской дремой?
少女
一片金色的积雨云,露宿在巨大的礁石上。
---- 莱蒙托夫
从摇曳的花园那边，一根小树枝
冷不丁飞到镜子里。
如此巨大而伸手可触，笔直的枝头
还挂着一粒翡翠。
整个院子一片狼籍，笼罩在
这扑面而来的纷乱中。
它如此可爱，博大如一座花园，但本性
却更像一个妹妹，另一面镜子。
而此时，这枚小枝被人插在杯中，
摆放在梳妆的镜框前。
它在想啊，是谁挡住了我的视线，
在这囚居般的人间的倦慵里？
1917夏
5．ДОЖДЬ
Надпись на "Книге степи"
Она со мной. Наигрывай,
Лей, смейся, сумрак рви!
Топи, теки эпиграфом
К такой, как ты, любви!
Снуй шелкопрядом тутовым
йся об окно.
Окутывай, опутывай,
Еще не всклянь темно!
- Ночь в полдень, ливень - гребень ей!
На щебне, взмок - возьми!
И - целыми деревьями
В глаза, в виски, в жасмин!
Осанна тьме египетской!
Хохочут, сшиблись,- ниц!
И вдруг пахнуло выпиской
Из тысячи больниц.
Теперь бежим сощипывать,
Как стон со ста гитар,
Омытый мглою липовой
овый Сен-Готард.
雨
___《原野之书》题记
她正和我在一起。尽情地演奏，
暴涨吧，以欢笑将暮色撕得粉碎！
要淹没，要掠过一方碑文，
向着与你雷同的爱情。
要旋转，像一颗蚕茧那样
向着窗口飞跑。
要包裹它，缠绕它，
并让这黑夜沦陷得更黑。
正午的黑夜，暴雨是她的发梳。
请在湿透的乱石上带走它。
是的，要用整片的树林
把它扫进眼睛、烈酒，还有一朵茉莉。
向你顶礼，埃及那彻底的黑暗！
它们因大笑而跌倒在地上。
突然，一阵新风扑面，
像是千万人一起大病初愈。
现在，我们要快跑，去拨动一根琴弦，
入百把吉他的合奏，
把菩提树浸在雾里，
在圣各塔的一座花园。
1917夏 |
|
IP卡
狗仔卡
发表于 2011-3-9 04:09:53
提升卡
置顶卡
沉默卡
喧嚣卡
变色卡
显身卡